МИСТЕЦЬКА ГАЛЕРЕЯ
АВАНГАРДУ І ТРАДИЦІЇ
GALL'ART

Игорь Джадан

Роялизм vs. монархизм

Недавняя отмена статьи итальянской конституции, запрещавшей членам савойской династии пребывание на родине, подобное же разрешение на возвращение вице-короля Греции и приезд на родину албанского короля Леки, а также небывалый успех на парламентских выборах в Болгарии бывшего болгарского царя Симеона II говорят об определенной реанимации роялистских настроений в Европе. Если так, то, возможно, и нас ожидает новая волна моды на вопросы, связанные с возможностью реставрации монархии в России. В связи с этим, стоит рассмотреть отличия монархизма от того, что с ним часто неправомерно отождествляют: западноевропейского роялизма, которую так точно выразил Иван Грозный ("Второе послание шведскому королю Юхану III"). В нем русский монарх замечает, что шведский король - "как староста в волости", - и если бы он действительно был монархом, то "архиепископ у него в товарищах не был бы, и советники, и вся земля Шведская", - проявляя понимание ощутимой разницы между русским монархизмом и европейским роялизмом - при всем внешнем сходстве. "Наместники новгородские - люди великие", - но все-таки остаются всего лишь государственными служащими и царскими "холопами".

По мысли Ивана Грозного, цель монаршей власти - в тех ограничениях, которые она создает аристократии (олигархии), не допуская произвола и хищнических "излишеств". Обвиняя бояр, Грозный отмечает, что они "горчайшим мучением имения в селах живущих пограбили". В Европе же, как известно, королевская власть была построена на принципах вассалитета, в связи с чем народ не чувствовал защитной роли "монаршей длани".

Подобное различие между монархизмом и роялизмом, как видно, задевало европейских авторов, отмечавших жестокость русского царя по отношению к своим подданным, но сознательно умалчивавших о роли, которую играла такая жестокость для предотвращения олигархического произвола в стране. Сейчас, как и тогда, западноевропейские политики выступают в защиту олигархических "свобод", забывая о том, что свободы эти часто приходят в противоречие как со свободами простых подданных, так и с интересами государственного развития страны в целом.

Соблазн реставрации в России монархии в той или иной форме, сдерживаемый опасением нового межвременья (поскольку даже такая серьезная "контрреформа" все же была бы еще одной новой реформой), грозит увеличиться в случае, если тот период фактического "многовластия", которое "женскому безумию подобно", не закончится продолжительной "динамической стабилизацией".

С другой стороны, хотя при монархическом строе, согласно высказываниям Иоанна Грозного, повиновение православному царю является частью христианского благочестия, однако, не совсем понятно, что же служит гарантией того, что царь окажется православный не в идеале, а на деле. Именно последнее сомнение - по нашему наблюдению в ходе бесед с верующими людьми - является наиболее тяжелым.

Формирования в России монархии продажной, но при этом прикрывающейся авторитетом религии, вроде тех, которые существуют в настоящее время на Ближнем Востоке, никто даже из самых ярых монархистов, конечно, не хотел бы. Монархисты теперь выражают законные сомнения в том, что традиционная монархия возможна или желательна без соответствующего уровня православности сознания. Но откуда взять этот уровень? Страна становится все менее православной.

Для православного сознания идея монаршей власти, подотчетной лишь суду Божьему, выглядит если и не единственно возможной формой легитимного правления, то одной из возможных. Можно ли, однако, обойтись как-нибудь в обосновании авторитета царя без идеи Бога? Может ли в принципе существовать атеистическая монархия?

Вопрос риторический - она ведь фактически уже существовала в России, начиная с "вождя пролетариата" Ленина до своего наиболее полного выражения в сталинский период и далее, включая должность генсека. И если коммунистическую партию можно считать первой церковью нового типа, то сталинское правление правильно назвать первой монархией нового типа, монархией, находящей свой авторитет в вере без Бога и в церкви без клира, вернее, церкви, в которой и клир, и прихожане составляют одну, хотя и неоднородную, массу.

Если бы каким-то образом и сейчас удалось снять условие "православности", то такая монархия, возможно, в большей степени смогла бы удовлетворить (учитывая данные конкретные условия) именно православных. Действительно, если на сегодняшний день уровень сознания народа таков, что о православной монархии говорить не приходится, чем неправославное монархическое правление хуже существующего? Возможно, это даже лучше, если, будучи неспособной быть по-настоящему православной, гипотетическая монаршая власть не будет православие компрометировать в случае своих собственных ошибок.

В целом следует отметить, что монархическая структура общества могла бы неплохо ужиться с природным российским анархизмом (или лучше - анархо-синдикализмом), считай - современной формой крестьянской "общинности", разделяя между собой общественную жизнь на "сферы влияния". Настолько тотального, как в США, судебно-демократического централизма в вопросах семейных и дружеских отношений россиянин терпеть, как видно, не собирается. Поэтому и для части русской "левой" некоторая монархизация власти, идущая параллельно с формированием гражданско-анархической системы общественной саморегуляции, может оказаться вполне приемлемой альтернативой. Опять же, если таковая не станет настаивать на своем позиционировании в качестве православной.

Что же тогда сможет поддержать веру в монарха, если не церковь? На этот вопрос постараемся ответить следующим образом: церковь, как инструмент хранения и трансляции общественных устоев, часть своих функций фактически уже передала - сперва литературе, затем - компартийно-общественной философии, а затем - возникшей взрывоподобно сети автономных российских СМИ. На сегодняшний день можно уже сказать, что сама религия в России существует постольку, поскольку она присутствует в СМИ, не только центральных, но и местных и интернетовских, включая, конечно, и православные издания. Вековая церковная монополия на рукописное и печатное слово, а вместе с ней - и возможность им управлять из одного центра - более не существуют. "Трансляция смыслов" идет совсем иными путями, хотя не всегда ясно, какими именно.

Если так, то что-то должно играть роль Божьего суда над монархом, иначе аналогия будет не полной и подданные рано или поздно взбунтуются против такой формы правления. В Америке, например, эта схема опосредована: Бог благословляет Америку, а Америка благословляет ("выбирает") своего помазанника помазанником Бога. "Божий суд" - Верховный Суд, легитимируемый самим Господом Богом. Несмотря на некоторую проблему логического обоснования такого способа легитимации, эмоционального отторжения это не вызывает. Но Америка вообще известна этим сочетанием духа британского роялизма с французской республиканской риторикой.

Впрочем, идя обратным путем, можно также найти и сходство с американским "президентским архетипом" в институте европейского самодержца, начиная с римских императоров.

Переходя же к монархии "русского типа", совершенно непонятно, как в таком обществе могла бы осуществляться "гонка имиджей" - свободное соревнование рейтинга образов личностей, организаций и идей. "Холоп" не может быть даже виртуальным конкурентом царя. И коль скоро наличествует политическая личность с априорно-недостижимым по идеологическим соображениям рейтингом имиджа, то есть "лидер гонки" установлен заранее, борьба может идти лишь за место, начиная со второго, что значительно снижает азарт соревнования, а значит - ослабляет интерес "болельщиков". Внимание "болельщиков" станет переключаться на импортные "игры", что случалось уже в прошлом и приводило к заключению о том, что зарубежные СМИ интересны, а российские - скучны и управляемы, зарубежный интеллектуально-политический продукт первичен - а российский вторичен etc. Сочетать монархическое (не роялистское) правление со зрелищностью политической жизни, таким образом, весьма трудно. А значит, политическая жизнь опять стала бы сверхчувствительна к внешним воздействиям.

Вопрос состоит в том, сможет ли такая система противопоставить себя другим, господствующим, скажем, на Западе. А если нет, то не нуждается ли она в модернизации, подобной той, которую испытал на себе британский роялизм, прежде чем был принят на вооружение в США?

Американцы и русские - две нации, достаточно похожие между собой по яркости имперских инстинктов. Уже степенью своего недоверия к чужакам и ревностью к сопернику, оспаривающему их право быть первыми, обречены они на вечное соперничество, военное ли, экономическое или моральное. Ведь ресурс агрессивной решительности оказывается в конечном счете главным ресурсом, обеспечивающим безбедное существование на вершине "пищевой пирамиды" его обладателям - теперь западной цивилизации, - при относительной бедности обладателей иных ресурсов: энергетических, трудовых, земельных.

Вообще, если говорить об Америке, те ценности, которые принято приписывать США как "первооткрывателю", при ближайшем рассмотрении оказываются либо плагиатом чужих достижений, либо результатом совпадения удачных для Америки исторических обстоятельств. Если бы микропроцессор не был изобретен в США, он был бы очень скоро изобретен в другом месте, подобно тому как если бы первый искусственный спутник не был бы запущен в СССР, он был бы запущен в США. Нет никакого смысла отвергать заимствование зарубежных идей, доказавших свою эффективность, также из соображения сохранения собственной идентичности. Эта идентичность вообще не может иметь формального рецепта своего создания, а возникает в качестве побочного продукта неких "свершений". Поэтому и опытом современного американского "роялизма" не стоит пренебрегать.

(www.russ.ru)



 

GALL'ART
Авторський проект Івана Пелипишака
та Олега Гуцуляка
2004